Волгари. Истоки

Иногда (очень редко) её решались признавать диалектом. Ряд исследователей 20-30-х годов называли её профессиональным языком (или профессиональной речью). Мы не решимся употребить ни то ни другое и выскажем мнение, что обиходная речь волгарей — это говор, волжский говор.

Сложился он очень давно, ещё в средневековье и, видимо, без больших перемен устойчиво дожил до петровских времен, когда впервые начал испытывать влияние других слоёв русской лексики и средств международного (главным образом мореходного) общения.

Эти влияния обрели значение, начиная с середины XVIII века, решительно усилились в XIX веке, но волгарский говор во многом успешно дожил до XX столетия, до эпохи коллективизации и создания большой Волги. Однако мы сегодня остановимся лишь на влияниях XVIII—XIX веков. Какие силы тогда стали первоначально влиять на волжский говор? Но сперва ответим на вопрос: а сколь богатым и многословным он был? Известный «Словарь» Неустроева, изданный в Нижнем Новгороде ещё в 1914 году, насчитывал несколько сотен особых волгарских слов. Словарь ярославца Бориса Леонидовича Богородского, работавшего в 20-30-х годах прошлого века, содержал более двухсот волгарских слов. Мой словарик, собранный в 60-е годы тоже прошлого века имеет всего сорок слов. То есть когда-то говор был достаточно оснащённым словарным запасом, но к середине прошлого столетия он почти иссяк и почти исчез. На это имелись свои большие социально-ментальные причины. Но некоторые слова остались в живой речи до сих пор и их можно коснуться.

Итак, о самых главных влияниях, начиная с XVIII века.

Во-первых, это активное вторжение морских терминов, в том числе международно принятых и понимаемых.

Во-вторых, повышение уровня образованности волгарей, особенно главных специалистов судовождения. В XIX столетии у волгарей уже ясно различались два речевых течения: это речь высококвалифицированных работников (капитанов, механиков, инженерного и технического состава) и речь рядовых практиков — судорабочих, живущих многовековым опытом предков.

Третье — это появление новых типов судов, дотоле не бывших на Волге, а стало быть, и неведомых волгарской народной терминологии. Особо сильно повлиявшим фактором стало появление металлического речного флота. Здесь всё было новым и небывалым.

Сказалось и общее повышение образованности населения, оно влияло не только на речь, но и на обычаи и даже на поверья и предрассудки. Так, если прежде щуку, выскочившую на плот, нужно было изловить, отрубить ей голову и сразу бросить обратно в реку, то к концу XIX века нужно было изловить и бросить обратно в воду. Правда, обязательно через левое плечо. (И конечно, ни в коем случае не употреблять в пищу такую рыбу!)

Насколько влиял на волгарский говор каждый из названных факторов?

Очень значительным стало влияние мореходной лексики. Так, например, уже при Петре I голландское слово РУЛЬ вытеснило волгарские слова ПРАВИЛО, ПОТЕСЬ, НАВЕСЬ. А слово РУМПЕЛЬ вытеснило волгарское слово ГУБА. И в XIX веке такое вытеснение приобрело массовый характер. Капитализм сюда принёс очень много новых слов.

Но значительная эволюция происходила не во всём волгарском говоре, а главным образом в одном его слое — в названиях частей судов нового типа. Например, вместо старого волгарского слова ШАКША внедрилось новое — КАЮТА. А вместо волгарского слова НАРУБЕНЬ пришло слово ПЛАНШИРЬ. И таких примеров — десятки.

А вот в сфере названий частей реки, в строительстве и вождении судов старого типа волгарская речь полностью сохранила свои позиции. Речную протоку по-прежнему звали ЕРИК, глинистую отмель — ПЕЧИНА, ветер к берегу — ПОДДОРНЫЙ, попутный ветер — ПОГОННИК, возвышение на дне реки — ГРИВА. И так далее. Ещё безусловней волгарский говор сохранился (и даже фрагментами встречается и сейчас) в строительстве судов старого типа и в речных промыслах, в частности у плотогонов. Вот примеры:
БЕТЬ — средняя скамейка в лодке,
ЛЕБЕЗДА — железная конопатка,
КНИЦА — угловая часть руля.

В промыслах (в частности в плотогонном) можно привести такие примеры:
ЮМА — плот особой конструкции для перевозки дров,
ОТНОГА — деталь юмы, врубленная в ПОВОРУ,
ЛЬЯЛЫ — места для отчерпывания воды из судна,
ПОТЕЛИНЫ — брусочки для крепления скамеек.

Таких слов немало, почти все они дошли до недавнего времени, до появления металлических лодок казанок и моторных катеров, то есть до 60-х годов ХХ века. Некоторые из них живут и сейчас. Приведём примеры:
КОШОВНИК — дровяной лес,
КИМАРИТЬ — малость дремать во время дежурства,
ЗАКОЛОДИЛО — якорь вгрызся в дно,
МАГАРЫЧ — добавка сверх договоренности.

И всем известное выражение — ДЕЛО-ТАБАК.

А вот случай, когда слово волгарей даже расширило ареал использования. ГАЛАХ — волжский грузчик. А потом — бродяга, наглец.

Но, конечно, большая часть волгарских слов исчезла. Тем более исчезли целые выражения. Например:
БУЧУРЬ ПЯТКУ — отводи плот от берега,
УХО ВЯЛИТ — отдыхает на плоту или палубе при хорошей погоде,
ТАЛАНЬ ШИБЧЕ — тормози.

А вот очень грубое волгарское ругательство: ВЫЛЕЙ ВОДУ ИЗ ЧЕЛМАНА!

Но попадались и случаи, как бы адаптирования волгарями ряда учёных иностранных слов. Вот примеры:
БИМС — бимец,
КРАНЦ — кранец,
ТАКЕЛАЖ — каталаж.

А, например, латинское слово БАРКА ещё в XVIII веке стало вполне русским, а от него появились полубарки. И, скажем, на Сити и Шексне стройка именно барок уже считалась самым исконным делом. Кстати, в этих местах до сих пор сохраняются и некоторые старинные волгарские слова. Так на Сити ещё бытует слово КЛЯЧ, но оно удерживается в основном в рыболовном деле, относительно невода.

То есть в разных участках нашей сегодняшней жизни тихо живут (нередко просто доживают) отдельные слова старого волгарского говора, эволюцию которого на ряде примеров мы пунктирно проследили в пределах XVIII—XIX веков.

Мы мало касались ХХ столетия, это серьезная отдельная тема, ибо ХХ век стал конечным этапом существования этнической группы волгарей. Исчезли они — исчезла и их речь. Интерес к ней, к их словотворчеству отнюдь не бесполезен. Язык народа — это вечно обновляющаяся ценность и прослеживать её развитие стоит.

Вот в Ярославле в конце XIX — начале ХХ веков жили и трудились замечательные языковеды (их лидером был профессор Селищев), чьей темой стал язык революционной эпохи. Именно работы Селищева (расстрелянного вскоре) сохранили нам во многом и ту речь, и её изучение.

В городе Калязине нынче открылся новый музей, это «Музей волгарей». И его создатель — замечательный общественный деятель С. Н. Круглов — интересуется не только вещественностью быта волгарей, но и волгарской речью.

Вот ныне мы участвовали в съёмках документального фильма о волгарях. И его создателей тоже интересует и прошлое, и настоящее, и остатки говора волгарей. Так что обращения к народной речи, а в нашем случае, к речи волгарской, свойственно многим.

И меня могут спросить: а есть ли сейчас хоть кто-то, в душе чувствующий себя волгарём? Отвечу: таких людей совсем немного, но они есть. А я знаю двоих самых ярких современных волгарей. Это Николай Александрович Грачёв, живущий в Мышкине, и Василий Гурьевич Смирнов, живущий в селе Учма. Для каждого из них река Волга — это много больше, чем река, и жизнь без неё не имела бы для них красоты и обаяния.